Дым отечества [СИ] - Татьяна Апраксина

мире и еще Соломон горевал, что нет ничего нового под солнцем. Новое, однако, есть — но оно всегда удивительно и не всегда приятно. И когда за весной не приходит лето, нет радости в новизне. Но это случается редко, а человек со временем, с жизнью, с опытом научается слышать в ходе событий шаги знакомого, предузнавать прошлое, прежде, чем оно станет настоящим. Это милость Божья. Так птицы узнают, когда пора им лететь на юг.

Его Светлость не верит ни в повторение, ни в приметы. Господь, — щурится Его Светлость, — высказывается ясно и громко, у Него девственницы рожают, ослицы говорят и огненный столп встает от земли до неба, не заблудишься. Все, что Ему нужно, Он говорит внятно и по нескольку раз. Нечего прислушиваться к мышиным шорохам, трубу мы все равно не пропустим.

Говорили так и в доме Его Светлости, когда нынешний герцог еще был вторым сыном. Если он заметит, мы тоже не пропустим. Если даже он узнает, то не отважится на войну дом на дом. Разве он посмеет поднять руку на нашу кровь?..

Как они были беспечны! Но тогда и вправду братоубийство в правящем доме было в диковинку. Теперь же однажды случившееся уже не казалось чем-то невозможным. Господь не покарал короля-Живоглота в день казни мятежного семейства. Покарал в другой день и за другое преступление. Значит… возможно все?

Ему было тогда шестнадцать лет. Достаточно, чтобы запомнить. Более чем достаточно, чтобы умереть. Помогло несчастье. Той весной, вернее, той зимой, а она выдалась снежной, податные в Сен-Круа поленились расчистить как следует русло речки. Было не только снежно, но и холодно, внутри деревьев замерзал сок, они лопались и падали, в верховьях наросла запруда, потом первая оттепель наволокла туда камней. Ничего нового — ленятся одни, умирают другие и никогда нельзя сказать, что к добру, а что к худу. Когда вода прорвалась и хлынула вниз, они с отцом и людьми как раз ехали берегом. Отец погиб. Сам он лежал несколько месяцев и даже сейчас прихрамывает на погоду. Не было речи о том, чтобы звать его на встречи и переговоры, наверное, о нем даже призабыли за хлопотами заговора. И не вспомнили потом. Сам же он, видно, не показался Живоглоту опасным. Да и земли его после селя и наводнения вряд ли могли пленить чей-то жадный глаз.

Он уцелел, потому что о нем вспомнили лишь три года спустя, когда епископ Дьеппский осторожно собирал остатки мятежного дома — павшего дома, как говорили тогда многие. Он служил епископу, потом — Его Светлости, потом брату Его Светлости, очень нуждавшемуся в верной службе, и за два десятка лет стал привычным, подручным, удобным и надежным. Незаметным, как мебель, но достаточно проверенным, чтобы при нем епископ мог говорить, не стесняясь и не опасаясь предательства, а младший брат Его Светлости не смущался его присутствием при дядюшкиных нотациях.

Но он не забыл, как все начиналось. Не забыл беспечность заговорщиков, не забыл о том, что гром тогда грянул вовсе не с ясного неба. И теперь знал, как может выглядеть облако, несущее град.

Тогда: Генрих Аурелианский, третий король этого имени

О чем он думал, заставляя сына заключить этот брак… Он помнил. И не помнил. Остались слова и действия, все в сохранности, все под рукой — чувства ушли. Он помнил гнев — мальчишка со своей глупой женитьбой едва не навязал стране войну, которой Аурелия не могла себе позволить. Аурелии нужен был торговый союз, серебряная сельдь, золотая треска — они могут храниться годами, болван малолетний, погода сошла с ума, Господь разгневан на всех, нужен союз — и нужен брак, скрепить его. Генрих дал согласие, а его сын… как можно сказать другому монарху «оказывается мой сын женат» — особенно, если он — государь страны, где низкородных женщин до сих пор берут в побочные жены? Кто стерпит такое поношение?

Гнев, страх, ненависть к самовлюбленной молодой глупости, которая не в силах разобраться сама, не в силах делать, что говорят, а может только ломать, вставлять палки в колеса, добавлять к бесконечному королевскому грузу — все ушло. И сын ушел.

С ним, наверное, просто нужно было поговорить. Раньше.

Но он ушел и его полукровка за ним, а деду остался маленький Луи и эта… из снега и золота. Зимняя принцесса.

Генрих думал — будет слабаку хорошая жена. Знал бы он, какой хорошей женой она будет.

— Это дети моего сына, — в который раз повторяет он. — Им должно быть дано воспитание, подобающее их положению.

— Конечно. — соглашается невестка. — Я прослежу за тем, чтобы они его получили.

Король Генрих ждет неделю, ждет месяц. Непростое дело найти хороший дом, достойную семью подальше от двора. Король Генрих ждет полгода, и когда зовет невестку спросить, в чем заминка, она смотрит большими невыразительными глазами, смотрит как сушеная треска и соленая селедка, и с плавным реверансом — хороша, не будь уже стар и бесполезен в брачных делах, сам бы женился, — спрашивает:

— Ваше Величество, разве воспитание при моем дворе недостаточно хорошо для детей моего мужа?

Издевается, издевается, и знает, что вся ее треска и селедка, все золото ее отца, все военные союзы и армии ее братьев позволят ему только кричать, топать ногами, браниться… а это датскую дикарку нимало не волнует. У нее под носом хоть ромские хлопушки взрывай, бровью не поведет.

— Я полагаю, что ваш двор — не то место, где подобает воспитываться детям вашего мужа, рожденным вне брака.

Последнее, прости Господи, ложь. Дети рождены в браке — но уже поэтому все остальное правда. Не то место. Не подобает.

— Желает ли Ваше Величество сказать, что я, Карин, дочь Кристьерна, сына Кристьерна Летучего, сына Маргрит Трех Морей, дочери Хельги, сына… сына… — она отщелкивает имена как косточки при счете, — сына Сигурда Змеиного Глаза, Рагнара… Одина… могу волей или неволей причинить вред детям моего мужа?

— И почему все бабы такие дуры?! — стучит кулаком по столу король, а сам знает: не дура, ох, не дура. — Упрямая ослица, своевольная, непокорная, дерзкая дочь Евы, одна погибель от вашего племени роду человеческому! Что, что вы улыбаетесь?!

— Без нашего племени род человеческий и не начался бы, — сообщает принцесса.

— Прочь с глаз моих!

И она идет прочь. К детям.

Теперь: Хетум, маг

Настоящее имя человека, которого нынче звали царским именем Хетум… еще бы этим варварам понимать, что оно царское, не скажешь, не повторишь четыре раза, не запомнят, повторишь — не